– И девкам завсегда эту песенку поешь! – вставил Соленый. – Всякий бордель на побережье тебя знает, с порога орут: «Потомок Праматери явился!.. Давай, иди к нам, черненький, заждались!»

Потомок насупился:

– Эх, все язык мой длинный… Доведет меня однажды до плахи… Хотя бы ставку примете?

Матросы отказали, но Ворон снисходительно кивнул:

– Отчего нет? Хорошая история. Все слыхали, но мне-то впервой! Принимаю.

Хлебнули пива, метнули кости.

Теперь проиграл Джон-Джон. Недолго думая, он рассказал про двухголовую собаку. Она-де живет на псарне у одного нортвудского барончика, и тот ею страшно дорожит: Предметы имеются у многих дворян, а чудесная псина – лишь у него. На охоте ей цены нет: барончик так ее натаскал, что левая голова чует след лисицы, а правая – зайца. И лают головы на разный голос, так что по лаю сразу поймешь зверя. Правда, и жрет собака за двоих. Ху-ху-ух!

Матросы откинули эту историю:

– Твой кайр, Джон-Джон, говорил, что эта собака давно издохла. А кто помер, о том не сказ.

Марк тоже покачал головой:

– Я про девицу благородную, Потомок – вообще о Праматери, а ты со своей собакой…

Джон-Джон призадумался и вспомнил другое. Его хозяин (Джон-Джон звал его «Мой») как-то сошелся в поединке с другим кайром. А дело было в горах, вот они и решили драться не просто так, а на подвесном мосту над пропастью, внизу которой бушевала река. Скрестили мечи, стали рубиться. Полчаса рубятся, час – никто не уступает. Тут хитрый противник Моего возьми да и замахнись на веревку, что держит мост. Мой парировал удар – кому охота полететь в пропасть? А враг только этого и ждал: крутанул клинком и выбил у Моего меч. Клинок исчез в реке, враг сказал: «Неохота рубить безоружного. Сдавайся – пощажу!» Мой говорит: «Черт с тобой, руби». Враг только замахнулся – Мой прыгнул на него, схватил за руку и вывернул кисть так, что меч врага тоже упал в ущелье. Ху-ху-ху! Но враг левой рукой выхватил кинжал, а Мой тоже выхватил, и стали драться на ножах. Еще полчаса рубились кинжалами. Но вот оба одновременно измыслили финт и вместе провернули, и оба друг друга полоснули по запястьям. Кинжалы тоже выпали из рук. В пору бы им помириться, но Мой сильно осерчал: меч его пропавший был дорогим, с рубинами. Выставил джон-джонов хозяин палец и сказал: «Я тебя пальцем заколю!» Враг тоже выставил, и стали они пальцами драться. Целый час еще дрались – никак не могли поймать друг друга. Но вот противник изловчился и со всей силы ткнул Моего в глаз. А Мой, не будь дурак, успел наклонить голову. Враг попал ему не в глаз, а в лоб, и сломал себе палец. Ух-ху-ху! В тот самый миг Мой ударил его в шею – точнехонько в жилку. Так и помер враг от пальца славного кайра. А кайр с тех пор носит на этом пальце колечко.

Джон-Джон даже не сомневался, что история будет принята, но моряки возроптали:

– Про колечко-то ты прав, а вот с мечом, туды-сюды, неувязка. Твой хозяин и сейчас носит меч с камушками на эфесе – он, что же, со дна ущелья его достал?

– Он себе точно такой заказал… – слегка сконфуженно ответил Джон-Джон.

– Что-то эфес не смотрится новым, – ухмыльнулся Ларри.

– Да и глаза твои не смотрятся правдивыми, – добавил Марк.

– Выходит, не по душе моя история?.. – Джон-Джон свирепо шмыгнул носом. – Так получай другую. Твой хозяин – кайр Джемис – пытался убить его светлость. По нраву тебе такая история?

Воцарилась тишина. Марк, помедлив, спросил:

– Его светлость Ориджина?.. Молодого или старого?

– Молодого герцога Эрвина. В Запределье, на болоте, – мстительно бросил Джон-Джон. – Поди, хозяин не говорил тебе об этом своем подвиге. Ху-ху!

– Ты прав, брат: я впервые слышу, – признал Марк. – Вот только не разумею одного: ты, что ли, ясновидец, как Светлая Агата? Из похода вернулись кайр Джемис и герцог Эрвин – больше ни души. И кто же из двоих тебе поведал? Возможно, конь герцога? Или джемисов пес?

– Двое вернулись из-за Реки, – не дрогнув, ответил грей. – Но дело было еще до Реки – на Мягких Полях. Твой хотел поднять мятеж и убить герцога: мол, Ориджин – плохой командир, заместо него другой нужен. Но герцог задавил Джемиса – не железом, а так, одной силой воли. Потом прогнал из отряда и кайра, и тогдашнего егойного грея – Хэнка по прозвищу Моряк. Ентот Хэнк быстро смекнул: кайр не стерпит живого простолюдина, видевшего кайров позор. И быстренько сбежал – благо, на болоте легко пройти так, чтобы не догнали. Хэнк вернулся на побережье, пришел в порт, нанялся на торговую шхуну. А я его встретил в корчме «Кривой бушприт», что у бухты Два Утеса, и за кружкой винца морячок мне все и выложил. Очень был в обиде на хозяина, потому не постеснялся.

– Отчего же герцог пощадил Джемиса?

– Кто знает. Чем-то выслужил прощение… Может, жизнь его светлости спас. То было уже без Хэнка, так что он о том не сказывал.

– Что ж… принимаю, щедрая ставка, – медленно кивнул Марк и метнул кости.

По правде, он был не ахти каким удачливым игроком. Да и вообще, положа руку на сердце, не назовешь везунчиком парня, который еще недавно попивал чаек с самим императором, а теперь плывет на край света в утлом корыте да режется в кости с матросней!.. Однако Марк приметил одну штуку, которая стала очень кстати: «вилы» выпадают куда чаще «малой лесенки». Выбирая, какие кости перекинуть, северяне вечно надеялись на «лесенку» – поскольку они сильней «вил». Но «лесенка» выпадала редко, и Марк, ставивший на «вилы», частенько выигрывал.

В качестве заслуженного приза он услышал новую дюжину небылиц.

Про капитана шхуны – Джеффа Бамбера, что родился не лорденышем или купченком, а матросским сыном, и сам докарабкался до капитана. Теперь он собирает деньжата, чтобы откупиться от сюзерена – графа Флеминга – и стать вольным торговцем. Говорят, накопил уже целый бочонок серебра, но графу мало.

Про боцмана Бивня: тот, якобы, с бывшим своим капитаном обошел весь Поларис по кругу. Из Беломорья прошли вдоль Нортвуда и Закатного Берега в Лютые Воды, там взяли на юг. Вытерпели четыре шторма, миновали все дикарские гавани, потеряв всего двадцать человек из команды. Достигли Дарквотера, едва не увязли в Топях Темных Королей, которые только с виду напоминают море, а на самом деле – смола. Огибая юг материка, месяц проплутали среди Пшеничных островов, насмотрелись самых диковинных животных и еще более странных людей, загорели, как щепки, ибо солнце светило – жуть, чистый огонь! Зашли в Шиммери и все деньги, какие имели, истратили на девиц, а было бы денег вчетверо больше – все равно спустили бы, такие уж в Шиммери девицы. Литленд миновали без остановок – что-то не ладно было в Литленде, тут и там берег дымился. Вошли в Восточное море, в Маренго сбыли товар, на острове Смайл пополнили припасы и дальше двинулись на север – аж до Запределья. Запределье они как-то проплыли насквозь – это Бивень очень смутно помнил: всюду туман, не видать ни черта, и в голове гудит от пойла, а как тут не пить, если страшно. Затем выбрались в Море Льдов – и назад в Беломорье. Изо всего путешествия особенно часто боцман вспоминал зверей Пшеничных островов: «Ну и твари! У них клыки – в два шага длиной, из пасти торчат на целый ярд! И не говорят про них – клыки, а говорят – бивни. Чтобы звучало жутче!» Так вот и заслужил боцман свое прозвище.